Валерий Анишкин - Быт и нравы царской России. Дворцовая жизнь русских царей и быт русского народа
Иноземцев русские женщины приводили в восхищение своими черными глазами, стройной талией, тонкой шеей и тонкими пальцами рук. Восхваляя красоту русских женщин, иностранцы отмечали, что «красоте соответствовали и достоинства ума»105.
Петрей106 писал: «Что касается женщин, то они чрезвычайно красивы и белы лицом, очень стройны, имеют небольшие груди, большие черные глаза, нежные руки и тонкие пальцы, только безобразят себя часто тем, что не только лицо, но глаза, шею и руки красят разными красками, белою, красною, синею и темною: черные ресницы делают белыми, белые опять черными или темными, и проводят их так грубо и толсто, что всякому это заметно».
И старые и молодые белились и румянились. Не красить лиц для женщины считалось стыдом. Косметикой пользовались не только для лица и шеи, но и для глаз и зубов. Флетчер относит это к несовершенному природному цвету женской кожи, хотя историк К. Валишевский говорит, что иноземцы вряд ли могли хорошо рассмотреть наших женщин за стенами их теремов.
Другое толкование обычаю белиться и румяниться дает И.Я Забелин. Основным понятием и представлением о женской красоте в допетровской Руси женская красота в народном понимании представлялась в виде цветущего здоровья. В старину не уважали бледный цвет лица, считая это признаком слабого здоровья, а иногда болезненные признаки относились к нехорошему поведению или к разврату. А поэтому допетровские красавицы прилагали все усилия, чтобы казаться красными девицами.
Жены мелких дворян, купцов и крестьян в большие праздники толпились на улицах, качались на качелях и собирались на каком-нибудь лугу для танцев.
Брак и семья
В брак на Руси в ХVI веке вступали рано. Нормальным возрастом считалось 12 лет для девушки и 14 для юноши. До венца супруги не должны были видеться. Невеста помещалась за пологом107 горницы, полог раздвигался. Бывали случаи, когда невесту подменивали, и тогда жених имел право жаловаться в суд, требовать расторжения брака, но чаще муж в подобных случаях доводил жену до того, что она вынуждена была постригаться в монахини. В исключительных случаях, когда сватовство было желанным для невесты, жениху разрешалось вести смотрины самому, но если после этого он отказывался жениться, то должен был платить большую сумму за оскорбление невесты.
Свадьба сопровождалась сложными обрядами. Накануне жених устраивал пир и посылал невесте, которую не видел, подарки: кольца, белье, лакомства и символическую плетку. Сваха готовила брачную постель и веткой рябины отводила порчу в доме. Спальня новобрачных находилась повыше над землей, чтобы не напоминала о могиле. Постель устраивали на лавках, на них клали снопы из ржи, сверху клали ковры, а на них помещали перины. В углах горницы ставили оловянные сосуды с медом. В ногах кровати ставились кадки с пшеницей, рожью, ячменем и овсом. Жених отправлялся за невестой с большим кортежем. За ним несли белый калач и свечи, а также осыпало, блюдо с хмелем, – знак богатства и веселья. Несли также куньи меха, шитые золотом платки и деньги для раздачи присутствующим. Подобный обряд совершался и в доме невесты. Затем оба шествия направлялись к дому молодых.
По дороге в церковь, пели, плясали, а скоморохи вопреки гневу священнослужителя потешали процессию. Новобрачной полагалось много плакать, для чего подруги пели жалобные песни.
Молодые во время пира не прикасались к еде, а знаком идти в опочивальню служил лебедь, которого подавали гостям, а молодым жареную курицу. Молодых провожали в их светлицу с церемониями, а сами возвращались к столу. Сваха помогала молодым раздеться. В знак подчинения жена должна была снять мужу сапоги. Через час одна из подружек шла спрашивать через дверь, здоровы ли они. Если муж отвечал, что он здоров, это значило, что все хорошо, и гости шли кормить молодых. На другой день посещали бани, а после этого молодая вручала своей свекрови доказательство невинности – брачную рубашку, которая потом свято хранилась. И если молодая оказывалась «порченой», родня невесты подвергалась несмываемому позору.
Невеста должна была хранить молчание во время всех свадебных торжеств, что служило признаком хорошего воспитания. Зато ее подруги пользовались полной свободой, и даже самые невинные доходили при этом до крайней распущенности.
Неудачные браки порождали преступления. Жену, виновную в отравлении мужа, закапывали в землю, оставляя голову наруже, чтобы продлить ее муки. Тех, кому удавалось избежать такого наказания, насильно постригали в монахини, заковывали в цепи и помещали в изолированные кельи. Хозяевам уважаемых домов не запрещалось иметь любовниц, и он часто брал их в услужение, иногда силой. Женщины часто пользовались посредницами, которых можно было встретить везде, где оказывались простолюдинки, т.е. у рек, прудов, где стирали белье, а также на рынках, у колодцев и т. д. Посредницы проникали и в уважаемые дома, усыпив бдительность хозяина.
Семейный закон давал отцу безграничную власть, отца нужно было почитать, как Бога, но этот закон держался только на страхе. Часто жизнь в семье уподоблялась настоящему аду. Зато смерть окружали ореолом высокой нравственности. К смерти готовились задолго, обдумывали завещание, прощали долги, раздавалась милостыня.
Нравы
Церковь запрещала разного рода увеселения и удовольствия, чтобы закрыть дорогу дьяволу. Однако словно в насмешку над церковными запретами в России существовали общие бани. С одной стороны, мужчины и женщины мылись в разных отделениях, но при выходе из парной они, голые, разгоряченные паром и вениками, встречались у выхода, вступали без стеснения в разговоры, вместе окунались в реку или в снег. Характер шуток был довольно откровенным.
В народе испорченность нравов иногда доходила до крайности. Отсутствие стыда и воздержанности поражало иностранцев. Женщины выходили голыми из бань и задевали на улицах прохожих. В более позднее время Олеарий описывает сцену, которую наблюдал в Нижнем Новгороде. Пьяная баба вывалилась из кабака в непристойном виде. Какой-то крестьянин похотливо бросился на голую бабу. Толпа мужчин, женщин и детей со смехом смотрели на эту сцену.
Тем не менее, россиянки славились своей непорочностью, что вызывало удивление иностранцев. Мужья гордились скромностью и невинностью своих жен. А. В. Терещенко считает, что примеры неверности не могут быть доказательством безнравственности и что сомнительную молву первым разнес барон Герберштей. Хотя во многом можно с ним и согласиться.
Глава 9
ДВОР ИВАНА IV ГРОЗНОГО (1533 – 1584)
Личность Ивана. – Опричнина. – Царская невеста. – Смерть Анастасии. – Жены Ивана. – Жестокость и кротость в начале правления. – Казни. – Пример изощренной казни. – Истоки жестокости. – Убийство сына. —Монастырь во дворце. – Роскошь царского двора. – Шуты Ивана Грозного. – Общественная жизнь. – Смерть Ивана IV.
Личность Ивана
Как пишут летописи, внешность Ивана всех изумляла. Он был велик ростом и строен, имел широкие плечи, крепкие мышцы, развитую грудь, прекрасные волосы, римский нос, небольшие серые проницательные глаза. В молодости лицо его было приятным, но с возрастом он очень изменился; черты лица исказились и приобрели свирепое выражение, на голове и бороде не осталось почти ни одного волоса, что могло быть следствием кипевшей в его душе ярости. К. Валишевский же прибавляет к облику Ивану Грозному еще большие усы и говорит о том, что рыжеватая борода его к концу его царствования поседела, а голову он брил.
Характер Ивана, отмечает Н. М. Карамзин, с его добродетельностью в юности и неистовостью тирана в зрелости и в старости остается загадкой, хотя в истории можно найти другие похожие примеры. Н. М. Карамзин, однако, пытается в примере жестокого царствования Ивана IV найти благо для будущих поколений. «Жизнь тирана есть бедствие для человечества, – говорит историк, – но его история всегда полезна, для государей и народов: вселять омерзение ко злу есть вселять любовь к добродетели».
Уместно привести полностью слова Н. М. Карамзина, отражающие его взгляд на личность Ивана Грозного: «В заключение скажем, что добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели, и старые предания затмились новейшими; но имя Иоанново блистало на Судебнике и напоминало приобретение трех царств монгольских: доказательства дел ужасных лежали в книгохранилищах, а народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы Царя-Завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего государственного образования; отвергнул или забыл название Мучителя, данное ему современниками, и по темным слухам о жестокости Иоанновой доныне именует его только Грозным…»
